[indent] Многие смертные считали её проклятой с рождения — её судьба разрушать чужие браки и отношения своей сексуальностью, однако Афродита была в корне с этим не согласна. Разве виновата она, что унаследовала красоту матери и что боги так же подвержены соблазну, как и люди? В конце концов, не отдай её Зевс на воспитание Ор, быть может, она бы и не стала пользоваться своей красотой, как оружием. Или, быть может, будь олимпийцы чуть посдержаннее, её бы не изгоняли с Олимпа, пускай и на время, за предательство мужа. Если уж до конца быть откровенной, Гефест никогда ей особо не нравился — его навязали ей в мужья, а она не стала возражать, о чем, конечно же, пожалела. Ведь Арес-то был куда статней и доступнее кузнеца, которого та видела разве что ночью. да и то тот быстро заваливался спать, не тратя времени и сил на разговор с ней. Они ведь супруги, неужели она не заслужила хоть толики внимания к себе? Простого разговора или цветов, любезно предоставленных Персефоной? В конце концов, кольца — он же кузнец, и не такое ковал!
[indent] И он ещё считал себя бедным и несчастным, когда прознал, как его жена резвилась на ложе с другим. Кто бы поступил иначе, когда её только и делают, что игнорируют? Чем же она так не угодила Гере, что та выбрала ей в мужья столь работящего и совсем неромантичного амбала? Если дело только в том, что на неё положил глаз Зевс, впрочем, как и многие другие боги, то разве в этом есть её вина? С поясом очарования или без она была привлекательна, даже слишком — ничто бы в мире это ни изменило. Не даром олимпийцы окрестили её богиней любви и красоты. Только вот эта самая пресловутая любовь, порученная ей, пока приносила лишь одни страдания. Но, быть может, смертным повезет больше? Быть может, если она будет помогать им находить свою вторую половинку хотя бы раз в году, то их жизни сложатся гораздо лучше, чем её?
[indent] А что может быть лучше тепла чужого сердца в холодный зимний денек? Того, кто прижмёт тебя к себе крепко-крепко, сказав столь любимые и заветные для всех слова любви? Приятного подарка, греющих душу лучше божественного огня? Смертные с недавних пор решили праздновать день любви в середине февраля, будто бы напоминая своим любимым, почему они так важны для них. Какая глупость! Почему они не могут делать это каждый день, а не раз в году? Зачем им ждать столько дней, чтобы услышать заветное "я тебя люблю"? Или какие-то там подарки в виде сердец? Впрочем, сама бы она, конечно, от такого не отказалась, если бы муж хоть иногда вспоминал о ней. Девушка думала, что раз уж он застал её однажды в постели с Аресом, узнав, наконец, об обиде богине, то сделает верные выводы (например, о том, что унижать жену на глазах у всех — мерзкий и низкий поступок), но, увы, этот случай, кажется, ничему не научил его. Он как продолжал трудиться в поте лица в кузнице, так и трудится.
[indent] С подобными мыслями гречанка проснулась сегодня в постели. Одна. Как-то непривычно даже...Обычно она каждую ночь делит ложь либо с Аресом, либо другим богом, поэтому просыпаться в гордом одиночестве ей было непривычно и даже...грустно. Девушка тяжело вздыхает, проводит руками по своим рыжим волнистым волосам, накидывает на себя свою тунику и подходит к окну, за которым виднелись только бесконечные облака, некоторые из которых складывались в причудливые узоры. Пресвятой Зевс, неужели она так и проведет в одиночестве этот чудесный день, который так понравился смертным? И никто из её многочисленных детей даже не подумает навестить её? Впрочем, среди её чад всегда был один, которого она любила больше всех — Эрос. Он всегда следовал за ней, куда бы она ни пошла, целиком и полностью разделяя её взгляды, интересы и убеждения. И почему людям так понравился он в образе малыша, даже когда тот давно уже вырос? Хотя, впрочем, может всё дело в самой Афродите? Ведь для неё каждый из её детей навсегда останется малышом, которых она обожает нянчить (если, конечно, не была занята любовными утехами с любовниками), о ком привыкла заботиться и любить. А Эрос был её любимцем, она всегда носилась с ним больше других, ведь в её понимании он всё такой же малыш, каким был когда-то. Может, смертные это заметили и прониклись её чувствами? Впрочем, это сейчас неважно.
[indent] Она очень хотела подарить ему нечто такое, чтобы заставило его думать о ней чаще, вот только...что? У него есть всё, что пожелает его душа — Афродита никогда и ни в чем не могла ему отказать — но всё же надо что-то подарить, чтобы сделать ему приятное. Для неё Эрос был не просто любимым сыном, но и потрясающим любовником, особенно, когда все боги разбредались по своим делам, оставляя богиню в одиночестве. Непросто быть одновременно и матерью, и любовницей для своего же ребенка. Смертные, наверное, осудили бы её за развратность, назвав распутницей, но разве будет высшее существо, способное одним лишь взглядом раз и навсегда приковать к себе любого, слушать упреки каких-то там людишек? Они никогда не познают всей сути божественного существования, значит, их мнение ничтожно и неважно.
— Здравствуй, милый, — ответный поцелуй, такой же нежный и горячий, как и она сама, — Зевс Всемогущий, Эрост, какой волшебный подарок! Спасибо, а что ещё ты мне приготовил?
Любопытство было неизменной чертой Афродиты, порой доставлявшее ей кучу проблем, однако она не жаловалась. Разве можно оставаться спокойной, когда сынок обещает ей что-то эдакое в дополнение к и без того чудесному, можно даже сказать, во истину божественному кулону? Девушка доверяется своему чаду, послушно следуя за ним до самой ванны. О том, что ей приготовлено она догадалась ещё на входе, учуяв запах роз, шум воды и шелест лепестков под её сандалиями. Недаром, всё-таки, именно он её любимчик — всегда знает, как поразить маму и поднять ей настроение. Богиня целует того в лоб, после чего начинает медленно раздеваться, не сводя взгляда с Эроста — она знает, как её тело заводило его! — а затем, игриво манит пальчиком к себе. Быть может, ей действительно ещё нечего дарить сыну — хотя это и небольшая проблема, ведь она божество и может сотворить что-угодно буквально из воздуха — но побаловать его перед настоящим весельем вполне способна. Такой чести удостаиваются далеко не все, даже ближайшие к ней нимфы никогда не смели беспокоить свою владычицу во время её купаний.
— Я знаю, солнышко, знаю. Это взаимно. И я хочу тебя кое-чем порадовать.

[indent] Из всех своих детей, Афродита положила глаз именно на своего сына. Но почему именно Эрос? Почему не Деймос, не Фобос, Гимерос или даже Антерос? И это она перечислила лишь тех, кого хорошо помнила и был богом или полубогом. Зевс знает, сколько у неё их всего! Хотя...Это тоже спорно. Женщина даже близко не находилась к количеству любовников и детей от них, как тот же громовержец. Вот уж кто действительно готов был возлюбить всё и вся в прямом смысле этого слова. Впрочем, Антэрос и Гимэрос, братья Эроса, одинаково были ей неинтересны по своей сути — один был буквально антиподом её любимца, олицетворение ненависти, второй же возбуждал в смертных страсть и похотливое желание к объекту любви. В обоих нет ничего, с чем бы не могла справиться и сама Афродита, однако она всё равно позволяла им сопровождать её, куда бы она ни пошла. А вот Деймос и Фобос и вовсе были больше детьми Ареса, чем её, ведь ужас и страх всегда витают на войне и прямо противоположны любви.
[indent] Но Эрост и отношения с ним были нечто им, нечто таким, что она раньше никогда не испытывала. Дело здесь не только в том, что он её любовник и сын, что для смертных вообще что-то немыслимое, неправильное и недопустимое, но и в том, что именно он дарил ей — наслаждение, заботу, тепло, любовь, восторг и чувство желанности. Только с ним она могла почувствовать себя любимой и нужной, ведь даже ночи, проведенные с Аресом или любым другим богом вне ведома Гефеста или Ареса уже не так радовали её, как ночь с сыном. Может, поэтому она была так рада видеть его сегодня? Потому что именно с ним она могла перестать быть только богиней любви, которую хотят и используют все, кому не лень, ради своих любовных утех, но и почувствовать себя любимой просто так, без всякого пояса?
[indent] Смотреть на то, как сынок медленно сходил с ума от изгибов её тела и соблазнительных, медленных движений, было чем-то незабываемым. Даже Арес так никогда на неё не смотрел, когда та оголялась перед ним, как Эрос на мать. Думать о том, что когда-нибудь у Эроста будет своя жена и дети, а ей он будет уделять гораздо меньше внимания и любви не хотелось. В её власти, конечно, было сделать его бесплодным, а жену превратить в уродку, убить или ещё что похуже, но женщина всё же не хотела уподобляться Гере, считая, что одной грозной и злобной богини на Олимпе будет достаточно. Она тоже не ангел, но если кого и наказывала, то только за дело. Например, если её любовь наглым и жестоким способом отвергли. Такое Афродита простить не в состоянии — никто не в праве отказываться от её великого дара!
Рыженькой прекрасно было видно, как трудно сыну сдерживать эмоции, как он облизывает пересохшие губы и тянется к ней. Ей нравилось играть с ним — так больше сохранялась интрига насчет её подарка в честь дня влюбленных, да и ей давало больше времени на раздумья. Можно, конечно, было бы подарить ему стрелы, нейтрализующие "яд" его антипода, зажигающие искру любви даже в сердцах тех, кто ещё минуту назад готов был убить друг друга, но не маловато ли это будет? Эрост явно рассчитывал на нечто больше, чем просто материальный дар от матери, и она не собиралась разочаровывать его.
[indent] О, превеликий Зевс, как же приятно вновь почувствовать тепло его тела и напряжение от члена. А поцелуй, такой же мягкий и воздушный, как и его крылья, с которыми смертные всегда изображали его. Она готова прямо здесь и сейчас отдаться ему вся, лишь вновь почувствовать это райское наслаждение, сравнимое с ощущением сна на воздушной перине. Все боги отдали бы многое, лишь бы вновь понежится на ней.
— Тише-тише, Эрос, солнышко, не надо так спешить, а то испортишь всё веселье, — тая под многочисленными поцелуями сына, но не забывая отвечать ему взаимностью и ласкать его бедра и спину, шёпотом, едва слышно выдыхает Афродита. — Я думала это очевидно, ангел мой. Позволь мне облегчить твои страдания.
Женщина подходит к члену сына и, аккуратно взяв его в свои руки, делает ему легкий расслабляюще-разогревающий массаж, дабы подготовить его к дальнейшему действию и не навредить своему цветку. Руки богини напоминали касания бабочки — такие же легкие, едва уловимые, концентрировавшиеся пока что в районе паха. Затем её пальцы, словно муравьи, стали бегать туда-сюда по длине фалоса, часто задерживаясь на головке. Взгляд матери тут же поднялся в сторону очей Эроста, чтобы проследить за его реакцией.