johnny silverhand
✦ cyberpunk 2077 ✦

---

ночь в найт-сити пахла озоном и кровью, смешиваясь с едким дымом от горящих трансформаторов. ви стояла на краю крыши заброшенного небоскрёба, сигарета догорала в её пальцах, оставляя на коже лёгкий ожог, который она даже не ощущала. ветер швырял пепел в темноту — так же безжалостно, как когда-то унёс всё, что у неё было.

тени небоскрёбов дрожали в лужах неонового света, когда он появился. не как голограмма, не как навязчивый голос в голове. плоть и кровь. джонни. его кожаный жилет, пропахший порохом и дешёвым виски, скрипел при каждом движении. хромовая рука ловила отблески рекламных голограмм, превращаясь в полосу жидкого металла. настоящий. осязаемый.

он шагнул вперёд, и ви почувствовала, как под ногами дрогнула ржавая пожарная лестница. его пальцы — живые, горячие, с мозолями от гитарных струн — обхватили её запястье, и она замерла. в висках не пульсировала знакомая боль, чип молчал. это был не призрак, не цифровой кошмар. его дыхание обжигало шею, пахло ментолом и порохом.

где-то в районе уотсон рванула граната, и на мгновение оранжевый свет высветил его профиль — те же морщины у глаз, тот же шрам над бровью, который она сотни раз видела в своих видениях. он отпустил её руку, но тепло его прикосновения осталось, как клеймо. впервые за долгое время она почувствовала что-то кроме ледяной пустоты.

найт-сити не прощал слабостей. этот город перемалывал мечты в мелкую пыль и продавал их как наркотик для бедных. но сегодня правила изменились. они оба были давно мертвы — просто ещё не нашли свои гробы. а пока что в этом проклятом городе, где никто никому не верил, она вдруг поверила в него. в настоящего. в того, кто стоял перед ней сейчас, отбрасывая на бетон такую же чёткую тень, как и она сама.

где-то внизу завыла сирена, но они оба знали — это не для них. не сегодня. сегодня у них был только этот момент, этот островок реальности посреди цифрового кошмара. и пусть завтра всё вернётся на круги своя, пусть утром она снова проснётся одна — сейчас он был здесь. и этого было достаточно.

---

как вы понимаете — я ебу канон настолько, что джонни не просто чип. он почти реальный, так что. . . мы можем накурить все, что только захочешь, могу даже взять мужика, если так будет проще. ты только приходи и давай покажем найт-сити, что гробы колотить еще рано 

---

пример вашего поста

в охоте всегда есть двое — охотник и добыча, но быть добычей эвтиде не нравится; ей не нравится чувствовать чужой, тяжелый взгляд на себе, не нравится ощущать эту удавку на шее, когда за каждым ее действием — следят. но люди ко всему привыкают и она дает себе обещание, к этому она тоже — привыкнет. привыкнет к тому, что теперь она навсегда попала под подозрения верховного эпистата, что амен будет следить за ней так же, как и она за восходом и заходом солнца.

им говорят — не смейте попадаться; им говорят — бойтесь тех, кто откроет на вас охоту, но что делать, если жертва и охотник меняются местами? она не знает. все, что она понимает — амен противоречит себе гораздо больше, чем того хотел бы он сам; амен смотрит на нее чаще, чем должно; он проверяет ее возможности писать и лишь хмыкает, поджимая губы — он догадывается, он должен догадываться, но почему тогда эвтида лишь сильнее хочет опалиться об этот огонь?

амен — опасность, он похож на крокодила, что обитает в ниле и лишь дожидается своего шанса кинуться на добычу; но эвтида сама идет туда, эвтида сама допускает обыск своего жилья, сама допускает того, что ее зовут на задание — и она идет; исман погиб не просто так, исман не мог умереть так глупо, исман не мог просто взять ее и покинуть.

или мог?

неужели смерть оказалась лучше, чем жизнь?

эвтида не знает. все, что она знает — у амена горячая кожа, а цвет ее бледный, как и белые волосы; все, что она знает — амен по ночам видит кошмары и она знает их, понимает, но принять не может — неужели из-за одного ублюдка жизнь всех черномагов поставлена на кон? ей не хочется верить, но сделать она ничего не может и по ночам она накидывает на себя плащ, кутается в него и надевает маску, лишь бы никто не увидел ее лица, но когда все идет не так? когда все оборачивается тем, что она

оказывается схваченной?

черномаги были под запретом, их пытали и убивали, и она знает это. она должна бояться этого, она должна стараться избегать всего, но их ловят — ее и рэмисса, который пошел туда просто по глупости, не послушался ее, не внял тому, что она просила его остаться; но они же были друзьями, они же были теми, кто всегда должен держаться вместе, не так ли?

амен настигает их в доме, амен ловит их и, пусть под маской ничего не видно, эвтида знает — амен в курсе, кто она такая. невозможно не догадаться, что под тканью скрывается девушка; в комнате тихо, в спальне амена всегда — порядок, и эвтида себя чувствует сейчас птицей в золотой клетке. отсюда не сбежать и ее счастье, что кинули менно сюда, а не в темницу, но в мыслях только одно не дает покоя — что будет дальше? неужели она так и закончит?

но ее мысли прерывает тот, кто волновал ее сердце, кто занимал все ее мысли — амен врывается в комнату и она поднимается почти рефлекторно, вскидывает руки, словно это может помочь закрыться от удара, но не успевает: он припечатывает ее к стене так, что зубы встречаются друг с другом и эвтида лишь тихо стонет.

пару секунд она тратит на то, чтобы хоть немного прийти в себя и вспомнить, как дышать.

— что ты сделал с рэймсом?, — вопрос вырывается гораздо быстрее, чем должен. она знает — нужно волноваться о себе, нужно постараться хоть как-то вырваться и сбежать, даже если придется сгинуть в пустыне, но амен... амен всю жизнь тренировался для того, чтобы охотиться. он — прирожденный охотник и от него не сбежать, а слова чужие сейчас обжигают так сильно, что она чувствует, как задыхается.

— и что же, господин верховный эпистат, убьешь меня теперь? кинешь в клетку? запытаешь до смерти?

страх превращается в гнев — на себя, на охоту, на амена. страх трансформируется, заставляет грудную клетку дышать и эвтида выдыхает сквозь сжатые зубы:

— почему ты не кинул меня в пыточную?

pacifica northwest
✦ gravity falls ✦

---

кровь — голубее некуда, денег у нортвестов снова полно, а ту историю с обманутыми лесорубами уже давно забыли, утерев кому надо слёзы долларовыми купюрами и не испытывая совершенно угрызений совести. лошадей у пасифики полная конюшня, высокомерия на пятерых и замечательное чувство стиля — всем кажется, что жизнь первой красавицы гравити фолз безупречна, но это, разумеется, не так.

почти всегда пасифика могла позволить себе почти что абсолютно всё, на деле позволяя даже больше: наряды, принцы, тренер по гольфу в багажнике, слуги, разве большая плата — этот звенящий колокольчик, чей звон почти врезался в мозг? как и в любой семье аристократов, у нортвестов в шкафах — скелеты, а в поместье — призрак, с которым она никогда бы не сумела справиться без чудака диппера с его дурацким дневником.

в шестнадцать пасифика соперничала с мейбл, не понимая, как эта выскочка вообще посмела с ней тягаться, набралась смелости спорить с отцом, несмотря на жуткий звон колокольчика — они её дрессировали как мартышку, — и бросила вызов биллу шифру, чего, последний, безусловно, не забыл. но вот пасифика его почти забыла: она выросла, получила блестящее образование и вышла замуж за того, кто больше понравился её отцу, чем ей — муж, кстати, взял фамилию нортвест и покорился жизни у жены под каблуком: пасифика не может не считаться с мнением семьи, но не считаться с собой не даёт.

сейчас ей тридцать, а её брак — одно название, но лучшие друзья пасифики — бриллианты, так что она весьма недурно живёт в гравити фолз, не замечая, как близнецы пайнс растворяются в памяти — то есть, на самом деле, только диппер. да, это происки билла шифра, и теперь пасифика уверена, что у стэнов пайнсов племянница всего одна (официантка в забегаловке, серьёзно?), и она только что вернулась в гравити фолз в компании красивой загадочной дамой, с которой точно не всё просто — на этот счёт пасифику не обмануть.

// окружение мейбл забыло про диппера, окружение диппера забыло про мейбл;
// билл шифр после курса психотерапии и он здесь совершенно ни при чём (при всём);
// пасифика красива и успешна, но явно не счастлива, как большинство сиятельных аристократок и nepobaby;
// «да, мой прапрапрадед обманщик, и что, поплачьте, если вас так это тревожит»;
// но, вообще, у пасифики много классных черт, а в нашей истории нет целиком положительных и отрицательных персонажей.

---

ждём нашу фэнси-красотку вместе с мейбл! прибегайте в лс сразу с примером любого поста.
мы над душой не стоим, но с собаками искать тоже особо не любим, поэтому ждём игрока, который не проваливается в текстуры и будет писать, в среднем, по посту в месяц. можно приносить свои хэды, сменить внешность (хотя зачем менять эстер экспозито) и веселиться вместе с нами   
графикой обеспечим: мейбл у нас мастер, я фломастер, будете ходить нарядная!

---

пример вашего поста

Духовный рост — то есть, кармическая реабилитация, — это совсем не так прекрасно, как обещают на рекламных флаерах разнообразных студий йоги, собраний групп поддержки или сект — и пойди разбери ещё, где что: на самом деле, он ещё противнее физического — реинтеграции после распада на частицы. Кто-то другой на месте Билла Шифра сказал бы, что подобного даже врагу не пожелаешь, но он же выучил, что врать, вообще-то, вроде как, нехорошо. Не понял правда, почему тогда все врут, да ещё зачастую ловко находят себе оправдание — с чего бы вдруг тогда ему нельзя так делать?

Подобные дилеммы, если честно, немного очень сильно выводили Билла из себя, поскольку мир людей всегда просто чертовски преисполнен лицемерием, но почему-то всех это устраивало, а ему приходилось делать вид, что он исправился — то есть, вообще-то говоря, играть вслепую, поскольку некоторых даже могила не исправит. Тем более, что Билл Шифр не был надломленным, зацикленным на боли или глубоко травмированным, что оправдало бы озлобленность: он просто зло по существу — против природы не попрёшь, особенно, когда не хочешь.

Но, таковы были условия сделки, а Билл оказался не в том положении, чтобы диктовать свои условия — пришлось употребить всё своё коварство, чтобы спастись из Терапризмы. А ещё, неприятно было признавать это, но Билл и правда изменился — можно сказать, что до неузнаваемости: он «открыл своё лучшее я» — другое дело, что это всё равно было его «я», а откуда бы у него взяться хорошему? Вообще, дихотомия добра и зла была свойственна, скорее, его родному двухмерному миру, тогда как здесь всё было интереснее, хотя ему и приходилось познавать всё заново.

«Ты сможешь, Треугольник!» — дурацкий мотивационный плакат со стены камеры как будто отпечатался на веке, и Билл видел его всякий раз, как закрывал свой глаз — отвратительно, но он же в самом деле смог! Да, это оказалось сложно, даже очень сложно — не потерять себя, а обрести. Сеансы «Терапевтического журнализма», «Час кукол» — у Билла и без того всегда была крайне богатая и изощрённая фантазия на пытки, но даже он был впечатлён. И тем не менее, он, вроде как, действительно нашёл себя, раз его выпустили? Да.

Осталось с этим «собой» познакомиться — пригласить на свидание, что ли.

Существование в виде треугольника — то есть, тетраэдра, — раньше его вполне устраивало, однако раз теперь он личность, то ему полагается тело, не правда ли? Билл «разрешил» себе человеческое тело: так же удобнее всего, и будет проще подобраться к Пайнсам — никто же не подумал, будто он забыл? То есть, все именно так и подумали: что он простил их и забыл о мести, но, в общем-то, держите карман шире — Билл Шифр ничего не забывает: он — зло, и память у него прекрасная. И ещё он теперь всё записывал: привычка с Терапризмы, которая даже почти не раздражала: не только у Стэнфорда Пайнса есть дневники!

Интересно, что стало бы с Диппером, если бы он наткнулся на дневник Билла Шифра? А впрочем, может, и неинтересно: мальчишка — редкостный зануда, душный адепт рациональности, так что он просто и скучно лишился бы рассудка.

Но вот его сестра — другое дело. Мейбл!

Мей-мей, Безнадёжная оптимистка, Звезда — с ней точно будет весело и увлекательно — что в этом плохого? У Билла не было чёткого плана испортить ей жизнь: чёткие планы — это уныло и только для тех, у кого нет воображения. У Мейбл Пайнс воображения в избытке, и жизнь она, похоже что, себе испортила сама. Впрочем, с ней трудно что-то утверждать наверняка: может, она мечтала работать в забегаловке? Кажется, это не престижно и даже странно — для людей ей ведь «уже» тридцать, и, кажется, к этому времени она должна была добиться большего. Но вот хотела ли? Билл — Вильгельмина: женское обличие показалось ему намного более перспективным, чем мужское, — не очень разбирался в социальных ожиданиях: в очеловечивании его успехи пока были очень скромными, он пока только понял что-то про концепцию поглощения пищи — и, в целом, пока этого вполне достаточно.

Под переливистую трель дверного колокольчика Вильгельмина зашла в забегаловку, где работала Пайнс: в это время народу здесь было немного, свободных столиков достаточно — не пришлось никого выгонять. Что, в общем-то, не помешало Билли как бы случайно сбить стопку газет со стола какого-то мужчины, который было возмутился, а потом посмотрел на неё — куда-то ниже шеи — и раздумал возмущаться: всё-таки хорошо, что Билли была женщиной.
— О, мне так жаль, — фраза-то правильная, но интонацию Билли подобрала такую, что у мужчины не было сомнений, что она совсем не сожалеет об этом недоразумении. И ладно? Кажется, когда женщина красива, она может делать, что хочет — удобно! Нужно запомнить.

Так, или всё же не очень удобно? Мужчина отложил газету и принялся докучать Мейбл тупыми вопросами, которым самое место было на кладбище идиотских подкатов, а потом вообще попытался шлёпнуть ниже спины — и шлёпнул бы, но сидевшая спиной к нему Вильгельмина ловко ухватила его за запястье, изящно поднялась и заломила ему руку за спину, коленом придавив к дивану.
— Если не можешь держать руки при себе, могу их оторвать, — и заменить котятами, да, Мейбл Пайнс? Жаль, это не считается социально приемлемым. — Проси прощения. Сейчас же! — странное социальное взаимодействие, но Билли нравилось командовать.
— П-простите, Мейбл, — морщась от боли, мужчина оставил на столе деньги — с щедрыми чаевыми, — и поспешил ретироваться из кафе под звон дверного колокольчика.
— Придурок, — бросила Вильгельмина под одобрительные кивки милых старушек из-за столика в углу: её поступок они посчитали благородным, даже не подозревая, что Биллом Шифром двигало другое чувство — собственности.

Никто не трогает его Звезду.